«Додж» по имени Аризона - Страница 102

102

Что, думаю, Малахов, понравилось героя-одиночку изображать? Никому ничего не должен, ответственность ни за кого не несешь – ну, понятно, кроме рыжей, слуги моей ненаглядной, но это случай особый. Захотел – в разведку сходил, захотел – черного мага завалил. Курорт! Прям тебе Минводы с Пятигорском или… как там у фрицев… Баден-Баден.

А вот кончился твой отпуск, старший сержант. Теперь на тебе десять душ… или одиннадцать, смотря как они этого десятника считают. Плюс рыжая. Итого – двенадцать. Прям как апостолов. Ну и я, соответственно… весь в белом. Нет бога, кроме капитана, и старший сержант – пророк его – так, что ли?

Ладно.

Пошел я искать этого… графа Леммита. То еще занятие, доложу. Первый же встречный меня чуть не доконал. А ведь я этого слугу минуты две выбирал, чтобы с виду был посмышленее. Наконец выбрал парнишку лет шестнадцати, нарядного, что твоя кукла, весь в шелках и бархате, нос еле-еле из-за кружев виднеется – короче, должность пажа большими буквами на лбу написана. Ну я его и спросил. У него сразу глаза на пол-лица сделались. С минуту он ими хлопал, а потом осторожно так спрашивает: «Простите, благородный господин, а какой у него герб?»

Тут-то я в голубой туман и выпал.

Хорошо, думаю, не хотите по-хорошему, значит, будем по-нашему. Вопрос – где располагается пополнение? Ответ – в палатках, в поле перед замком, потому как в самом замке места не хватит, даже если всю эту рыцарскую братию из конюшен выселить и трехъярусные нары установить. Ну а уж если и они не смогут помочь свое непосредственное начальство отыскать, тогда уж остается только идти на поклон к Елике и выпрашивать у нее путеводный клубочек. По-другому никак.

Обошлось. Побродил я по этому лагерю – тот еще цирк. Почти что в прямом смысле. Шатры такие, в разные цвета размалеванные, ну и народец, что вокруг мельтешит, – не знаю, кто как, а я шутов гороховых примерно так и представлял. Запахи, кстати, тоже соответствующие. Слоновник лучше пах.

Скорее всего, конечно, по местным меркам это самая что ни на есть обыденность. Но вот только глядел на это поле и очень живо представлял, что с этим балаганом один-разъединственный «мессер» мог бы сотворить. Кровавая каша – это ведь не просто слова, их кто-то понимающий сказал, кто видел.

Всего там народу было с батальон – немецкий, понятно, не наш. Наши-то по штатам последний раз были году так в 41-м укомплектованы. Меня эти веселые ребята три раза чуть лошадьми не затоптали, а один раз и вовсе едва голову не снесли. Олух один мастерство свое показать вознамерился. А игрушка у этого дитяти – палица здоровенная и к ней на цепи шипастый шар прикован. Видел я как-то такую штуковину на картинках. Как свистнуло над макушкой… волосы еще секунд пять шевелились. Оглядываюсь – стоят, ржут… кони.

Я на них посмотрел… нехорошо, они враз затихли, подобрались. Сопляки сопляками – счастье, если хоть одному из пяти восемнадцать стукнуло. Можно было, конечно, их уму-разуму поучить, мордой об землю, благо землю они здесь копытами так перепахали – хоть завтра засеивай, да времени жалко.

Ладно. Наметил я себе самую большую в лагере палатку – она же, по совместительству, самая высокая, самая желтая, самая охраняемая, и суетятся вокруг нее не в портках на босу ногу, а все больше в шелках да конные. Сунулся было к входу, а тамошний караул – здоровые такие парни, в полном доспехе, каски, то есть шлемы в стиле «буратино», надраено все так, что смотреть больно – ка-ак лязгнут своими топорами. Хорошо, отскочить успел, а то ведь так и без носа остаться можно.

– Куда?

Я свиток показываю. Караульный, что справа, концом шлема на печать навелся, взгляд сквозь забрало сфокусировал, с минуту изучал, затем к палатке развернулся и звучно так: «Ы-ы-г-о-о» прогудел. Эффекта никакого не последовало. По крайней мере, внешнего. Товарищ в доспехе подумал-подумал, да как взревет: «Ы-ы-ы-г-г-о-о!», да так, что полог колыхнулся.

Подействовало. И минуты не прошло – выходит из шатра длинный худосочный субъект, весь в коричневом, даже перо в шапочке, на ходу булку активно дожевывает – так, что крошки изо рта и чавк на пять метров.

– Чаво?

Караульный на меня, точнее, на свиток, указал.

Субъект остатки булки в пасть запихал, руки об камзол вытер, на меня посмотрел – сверху вниз, будто помоями окатил, сцапал свиток и только собрался обратно в шатер нырять – я его за полу ухватил.

– Эй, – спрашиваю, – куда это вы, сударь?

– Мы-у-чить ышо ымо.

– Во-первых, – говорю, – дожуй сначала, прежде чем с человеком разговаривать. Во-вторых, не имей привычки хватать чужие вещи без разрешения. Вредно это бывает. Хватанешь как-нибудь «лимонку» без кольца… А в-третьих, раз уж схватил, читай прямо тут. Здесь, знаешь ли, светлее, воздух чище…

А главное – мне спокойней.

Коричневый аж задохнулся от такой наглости. Не до конца, правда.

– ТЫ! – выплюнул. Вместе с остатком булки. И почти попал, главное. – С кем говоришь!?

– Понятия не имею, – сознаюсь. – Вы мне не представлялись. Но это ничего, – а сам второй свиток достаю, тот, который с пятью печатями, – вы же тоже не знаете, с кем говорите.

Субъект тем временем уже начал было пасть для нового вопля открывать – увидел печати, осекся и так затрясся, что чуть первый мой свиток в грязь не уронил.

– П-прошу п-ростить, – бормочет, – в-ваше…

– Наше, наше, – подбадриваю его, – ты давай, читай.

– Н-не осмелюсь, в-ваше… послание адресовано благородному графу Леммиту.

– Ну так чего мы стоим? – интересуюсь. – Давай найдем товарища графа и вручим ему письмо. Вас же, наверное, за это кормят.

102