«Додж» по имени Аризона - Страница 128

128

Только посмотрел я лица их… на рыжую, как бумага побелевшую, – и ведь не знает она, бедная, что ей делать, – рыдать или смеяться, на шею мне кидаться, или вид сделать, будто и не было ничего.

Нет уж, думаю, только любовных сцен мне для полного счастья не хватало.

– Сержант Карален, – негромко ей говорю, – доложите обстановку.

И тут Илени первым очнулся и как завопит на весь лес:

– Командир! – и ко мне. Ну и остальные за ним. Хорошо, что дерево рядом подходящее оказалось.

Влезть я на него, к сожалению, не успел, зато хоть к стволу прислонился. По нему меня с большим чувством и размазали.

Дети, одно слово. Никакого понятия о субординации!

Минуты через три, когда поток любви народной поиссяк, я свою команду сумел наконец построить. Лица, правда, все равно сияют – хоть в большую залу дворца под потолок вешай вместо люстры.

– Ладно, – говорю. – Я вас всех тоже очень люблю и все такое. Только если кто не заметил – мы все еще на боевом выходе, а не в родной землянке, вокруг стола собрались. А посему все сопли-радости и прочее – скатать в трубочку и убрать подальше. Ферштейн? – И на рыжую гляжу. Потому как речь эта на три четверти персонально для нее предназначена.

Похоже, дошло. Взгляд, по крайней мере, более осмысленным стал. А у остальных все тот же восторг щенячий. И хоть ты их тупым ножиком режь…

Я даже в след их, по которому догонял, не стал носом тыкать, хоть и собирался.

– Продолжать движение! – командую.

Ничего, думаю, когда вернемся, дам вам пару дней перед замковыми красотками гоголями походить, а потом вытащу подальше – и уж там мы с Шаркуном за, вас обстоятельно возьмемся… Вы у меня еще взвоете не хуже, чем оборотень давешний.

Когда вернемся… ну так осталось-то всего ничего. Полчаса ходу до тролля дохлого, за ним холмы… до темноты успеем.

Эх, думаю, а хорошо все-таки, когда солнце. Вроде бы мелочь, а все ж душа радуется. Вон как на каплях радуга играет и на паутинке поблескивает.

Паутинке?!

И тут время словно замерло на миг. Дрогнуло все, размазалось, а потом медленно-медленно начало ползти, как улитка вверх по стволу.

Правая рука вверх пошла… рот начал открывать… а Лемок уже перед самой проволокой… тоненькой стальной проволокой… Кару за шиворот схватил… вдохнул… а Лемок уже руку поднял, паутинку от лица смахнуть… начал рыжую назад отшвыривать…

– Не-е-е-е…

И тут четко щелкнуло, и я еще успел заметить, как Лемок оборачиваться начал, с удивленным таким лицом, а потом на дереве рядом с тропой полыхнула неяркая оранжевая вспышка, и крик мой взрывной волной обратно в глотку вколотило. И осколки взвизгнули.

Повезло. То ли мину эту олух какой-то местный ставил, а скорее – не с той стороны тропы гостей ждали. Поэтому большую часть осколков ствол на себя принял. Была бы мина с нашей стороны – все бы легли. А так – четверо. Из семи.

Но когда я сел… И увидел тропу… И ребят на ней… то почувствовал, что в груди у меня такой вой нарастает и наружу рвется… такой вой… что если я его наружу выпущу, то все оборотни в округе от страха передохнут.

Е… мать! В господа бога, в душу! Будьте вы все прокляты на веки веков!

И мне вдруг страшно захотелось взять горсть снега и с размаху размазать его по лицу, наглотаться белой, холодной мякоти, набить им глотку так, чтобы заныли зубы, чтобы…

Чтобы не видеть сверкающие на солнце капельки крови, щедро рассыпавшиеся по траве.

– С-сергей.

Я голову медленно-медленно поднял, повернул, на рыжую посмотрел – она от меня в сторону шарахнулась.

– Что?

– А…

И замолчала. А глаза ее, зеленые, поблескивают влажно, и вижу я по этим глазам, что вот-вот разрыдается она в три ручья.

Нет уж, думаю, если она сейчас тут расклеится к чертям… а Илени, похоже, в ступор впал… а ведь нам еще вернуться надо, ведь Задание-то еще не выполнено… Да будь оно проклято, это Задание, трижды, тыщу раз проклято – четверо ребят за кусок гнутого металла!

Ладно. Только пока я ребят по-человечески не похороню, никуда я отсюда шагу не сделаю.

– Кара. Собери оружие.

Стоит. Словно и не слышала.

– Сержант Карален, – цежу, – выполнять приказ!

Подействовало. Вскинулась, вроде даже в глазах что-то мелькнуло.

– Слушаюсь, командир.

Очень не понравился мне голос ее. Безразличный, бесцветный. Неправильный голос. Но послушалась. И то хорошо.

Поднялся, отошел чуть в сторону, достал нож, примерился и вырезал кусок дерна. Под ним земля обнаружилась, мягкая. Такую копать будет легко. Да и лежать в ней, наверно, тоже неплохо, хотя мертвым, в общем-то, все равно, где лежать. Это живым не должно быть все равно, как их мертвые лежат, если они себя все еще за людей считают.

А место здесь хорошее. Тихое.

Эх, жаль, лопатку не взял. Ножом да руками… Хотя… Взял я вещмешок, достал из него сверток, распеленал его, и вытащил на свет белый бесценную и священную реликвию – Корону эту долбаную. Покрутил, прикинул – да, думаю, подходяще будет. Не лопата, конечно, но уж не хуже каски.

Илени из столбняка вышел, когда я уже сантиметров на двадцать успел углубиться. Осмотрелся он по сторонам, увидел, чем я яму копаю, – и чуть обратно в столб не превратился.

– Но… – бормочет, – как же… ведь это…

– Да брось ты, – говорю, – чушь нести.

– Но как же… Короной… могилу…

– А что? – я еще одну кучку высыпал. Загребает она хорошо, края подходящие. – Пусть хоть раз хорошее… тьфу, настоящее дело сделает.

– Но… – Илени на меня так смотрит, будто я на его глазах… ну, знаменем, что ли, подтерся. – Ведь это Великая Корона…

– И правильно, – рыжая вмешалась. Слезы у нее на щеках уже слегка подсохли, и голосок запальчивый прорезался. – Пусть. Великая Корона. Ну и что?

128