«Додж» по имени Аризона - Страница 43

И оборотни… Черт, а дальше кто? Бабы-яги с Кощеями? Развели тут всякой нечисти, прямо заповедник какой-то.

– Так…

– Малахов, – рыжая чуть ли не на визг сорвалась, – ты смерти боишься?

– Ну…

– Вот о ней и думай.

Здорово. Бежишь, значит, по ночному лесу с винтовочкой наперевес, в напарниках у тебя девка свихнутая черт знает из какого средневековья, за спиной и вовсе чудо-юдо зеленое лапами перебирает, а вокруг – кошмарики ожившие и недосдохшие. Ну да, самое что ни на есть подходящее время, чтобы о собственной смерти задуматься.

А смерть… чего ее бояться? Она рядом ходит. За три-то года не то что к своей смерти привыкаешь – к тому, что друзей рядом нет, а ты жив остался. А это…

Я свою смерть хорошо знаю. Ходит она в тяжелых сапогах с подкованными каблуками, и бухают они по земле еще громче твоего сердца. Одета моя смерть в мятый мундир. На лице у нее щетина пегая, трехдневная, а глаза бледные, водянистые и оторопь в тех глазах и растерянность. И ходит моя смерть не с каким-то там сельхозинвентарем, а с автоматом «шмайссер», и вот когда из дула его белый огонь – в упор, в упор, в упор, – а ты все стоишь и никак упасть не можешь, вот это и есть моя смерть. Это когда ее видишь. А еще – мины на тропе, и гранаты, и очередь из засады, и рукопашная, и… А еще – когда все уйдут, а ты достанешь из диска один патрон и в сторону отложишь, потому что граната – это уже роскошь, граната для них, да и пулю-то, вообще-то, тоже жалко, пуля для тебя и у них найдется.

Я один раз уже вот так патрон откладывал. Но тогда повезло. Не понадобился.

А бояться… да нет, не боюсь. Обидно будет – это да. Вот если бы до победы, чтобы знать, что кончилось уже, все. И потом, ведь жизнь-то настоящая после войны только и начнется.

Черт, думаю, а ведь я теперь так и так не узнаю. Может, насчет победы еще и повезет – не в самый последний день, но за неделю-то точно еще стрелять будут, а вот после…

Ладно. Раз уж сюда попал – будем здесь нормальную жизнь строить. Только вот сначала тоже победить нужно. И живым при этом остаться.

И тут наконец лес кончился.

Выбрались мы на первый холм и, не сговариваясь, на землю попадали. Даже я сначала плюхнулся и только потом скомандовал:

– Привал пять минут.

А луна, зараза, вовсю сиять продолжает. Хоть бы на одну секунду облачком каким прикрыло. Так нет же. Облака тут у них, похоже, вроде светомаскировки работают, только наоборот – днем занавесились, а на ночь убрались.

И совсем мне как-то неохота по открытой местности при таком шикарном освещении тащиться. Лопухи они тут, конечно, отборные, один другого развесистей, но и у лопуха может мозгов достать пару кордонов выставить, на наиболее вероятном направлении отхода. Не будешь же по этим холмам крюк давать. И потом, опять же неизвестно, что за нечисть здесь по ночам разгуливает. Что-то слабо мне верится в то, чтобы при таком соседстве тут одни кролики на травке паслись.

Черт, думаю, вот если за следующим холмом, когда перевалим, увижу в этом дурацком призрачном сиянии самый обычный «тигр» при всех крестах – обрадуюсь ему, как родному.

«Тигр» ведь – это штука известная. От калибра пушки до ширины гусениц. И как он горит, тоже знаем, навидались. А всякая местная нечисть, пусть она даже и катка его не стоит, нервы выматывает.

– Отдышались? Вперед!

По холмам, кстати, при луне еще хуже бегать, чем по лесу. Кажется – вроде видно все, да только свет этот очень обманчивый. А чуть ступил не так – и кубарем вниз.

– Далеко еще? – спрашиваю.

– Нет. – Рыжая за эту ночь куда больше меня вымоталась – смотреть на нее жутко.

Надо будет, думаю, когда вернемся, собственноручно ее в постельку уложить – и пускай отсыпается. Денька три.

И вдруг – лай. Ох, до чего знаком мне этот лай. След взяли. Кто? А-а, какая разница. Своих тут нет.

– Это…

– Потом расскажешь, – рычу. – Вперед. Пистолет отдай. Винтовкой с одного выстрела-то можно и не остановить. А пока будешь затвор передергивать – тут-то до горла и доберутся.

– Еще немного, – Кара бормочет. – Боги, ну помогите, еще совсем… здесь!

– Давай!

Рыжая за амулет схватилась, заклятье свое бормотать начала. Я гоблина к ней поближе подтолкнул, прислушался – можем успеть.

И тут первая тварь показалась.

Я-то думал, что это мои черные знакомые из замка пожаловали. Те песики, правда, по-другому брехали.

Даже не знаю, собака это или уже нет. Ростом чуть пониже, чем те, черные, зато длиннее раза в два, так и стелется над землей. И тоже морда белым огнем полыхает, а пасть вытянутая, как у крокодила на картинке, и зубы в ней соответствующие и по качеству, и по количеству. А на боках три полосы продольные светятся, словно кто-то вилами прочертил.

Я даже ошалел маленько от такого зрелища. Она уже на наш склон махнула, когда я первый раз на спуск нажал.

Черт. В упор стреляю – а она лезет. И хоть бы взвыла. А то, может, ее пули и вовсе не берут, насквозь пролетают, как через туман?

Шесть патронов расстрелял, прежде чем свалилась.

– Скоро ты там? – ору.

– Еще… Очень трудно открыть портал… Сейчас… Черт.

На вторую я последние три пули истратил. И то – повезло. Задел ей, наверно, орган какой-то важный. Скатилась вниз со склона, скулит, бьется.

Эти два вперед вырвались. А остальная вся свора тоже на подходе. И морд этих в ней, судя по лаю…

– Готово.

Оглянулся – лужа черная прямо в воздухе переливается.

– Пошла.

– А ты?

– Вперед!

И тут остальные показались.

Рыжая прыгнула. Я гранату с пояса сорвал, гоблина за шиворот схватил – он опять чего-то скулить начал – толкнул его в лужу, кольцо зубами рванул, бросил «лимонку» прямо в пасти оскаленные – метров двадцать до них уже было, не больше – и спиной вперед в черноту.