«Додж» по имени Аризона - Страница 51

К оглавлению

– Да уж, – говорю. – Неплохой праздник этот ваш День Благоговения.

– Благодарения, – поправляет Арчет. – День божьего Благодарения.

– Интересно, – спрашиваю, – а за что это вы так своих богов благодарите?

Арчет на меня искоса так посмотрел.

– А тебе Карален разве еще не рассказывала?

– Нет.

– Ну, тогда слушай. День этот мы празднуем уже пятьсот сорок шесть лет.

– Неплохо.

– С того самого дня, когда на залитом кровью поле сражения теснимый врагами король Уртхерт дал обет, что отныне в этот день весь его народ будет возносить хвалу светлым богам.

– Ага. И с тех пор празднуете?

– Да.

Я шестеренками в голове поскрипел, поскрипел.

– Так, – говорю. – А где же подвох?

– Какой еще подвох? – удивляется Арчет. Но удивился он как-то неискренне.

– Понимаешь, господин старший ратник, – говорю. – Это я от ры… тьфу, от Кары мог ожидать, что она церковно-славянской историей начнет изъясняться. Но ты-то на ихнем шпрехаешь примерно так, как я на японском.

– Говорю, как умею, – обижается Арчет. – А подвоха тут никакого нет.

– Ну хорошо. А почему называется День божьего Благодарения, а не день Победы сякой-то?

– Так ведь битву-то, – отвечает Арчет, – король Уртхерт проиграл.

Вот тут-то у меня челюсть об столешницу и приложилась.

– Как – проиграл?

– Просто. Разбили его наголову.

– А за что ж тогда благодарить-то? – спрашиваю.

– Ты не понимаешь, – поясняет Арчет. – Король Уртрехт не предлагал богам сделку – победу в обмен на посвященный им праздник. Он поклялся, что этот праздник будет!

– Ну да, – говорю. – Я знаю, город будет, я знаю – саду цвесть. Но ведь они-то, боги эти, – говорю, – ты уж меня извини, своего слова, получается, не сдержали.

– А какое это имеет значение? – удивился Арчет. – Слово дал король.

– Черт. Значит, они, боги эти, его надули, а он слово все равно сдержал? Так, что ли?

– Да. А разве могло быть по-другому?

Вот тут уж у меня шестеренки окончательно заклинились. Я, конечно, догадывался, что вся эта феодальная компания на всяких там клятвах слегка задвинута – читали, знаем. Но одно дело – рыжая, девчоночка несмышленая, у нее в голове не просто ветер, а… аэродинамо-машина, а другое – чтобы весь люд пять веков поклоны бил из-за того, что какой-то там олух при позолоченной фуражке, будучи в расстройстве, чего-то ляпнул?

– Или у вас не так?

– Ну, – говорю, – вообще-то у нас, по крайней мере там, в моей стране, если слово дал – тоже на века. Но мы… как бы это сказать-то… прежде чем клятвы давать, думать стараемся.

Ага. Вот помню, давал я как-то при всем совете дружины честное пионерское – не стрелять из рогатки. Ей-богу, было такое. И сдержал. Перешел на гнилые яблоки. Гнилое яблоко, я вам доложу, обладает замечательнейшими поражающими свойствами при прямом попадании, а фугасным действием уступает только подгнившему помидору.

Да. Весело мы жили. До одного раннего июньского утра.

– Ладно, – говорю. – Ты мне вот что объясни: ты, старший ратник, и часовые, что на стенах и у моста, сидите здесь исключительно потому, что на той стороне – рукой подать – враг, который, между прочим, не дремлет. Так? То есть выполняете свою главную и наипервейшую обязанность. Так?

– Да. А что…

– А вот что, – говорю. – Получается, что, выполняя свой долг, ты при этом, по твоим же словам, грех совершаешь. И если бы не отец Иллирий, гореть тебе в аду синим пламенем. Так?

– Ты не понимаешь, – говорит Арчет. – Все намного сложнее.

– Погоди, – говорю. – Вот, например, у нас в роте был узбек один, Максудов, мусульманин. Им их бог, между прочим, пять раз в день молиться велит, причем в определенное время. Но – если бой, то пропустить молитву не просто прощается, а даже в заслугу ставится! А у вас что?

Гляжу – задумался старший ратник. Глубоко и надежно.

– Тот закон, о котором ты сказал, – мудр. Но…

И тут дверь с грохотом распахивается, и в караулку рыжий вихрь влетает.

– Малахов! Да ты… я тебя по всему замку обыскалась, а он тут кисель водой разводит. Ты хоть знаешь, что мы к полудню обернуться не успеем? От замка до Лосиного холма почти три лиги.

– Да откуда ж мне знать? – говорю. – И вообще, кто из нас двоих пропадал – ты или я?

– Да я…

– Отставить разговорчики! На-а-лево! Кру-угом! Шагом марш к машине.

Кара рот открыла, закрыла, глазищами своими желтыми полыхнула и вылетела из караулки.

– Очень жаль мне будет, – говорит Арчет, – того, кто станет ее избранником.

И на меня при этом как-то странно смотрит. Нет уж, думаю, не дождетесь.

– А уж как я ему посочувствую, – отвечаю, – просто слов нет.

Посмотрели мы друг дружке в глаза и так же дружно заржали.

Ладно. Спустился я к машине – рыжая в ней уже сидит, в зеркальце любуется, прическу поправляет. То есть делает вид, что поправляет, – у нее на голове, поправляй – не поправляй – все равно вид один и тот же – прямое попадание мины в котел с лапшой. Да уж. На уши окружающих.

Вслух я, правда, все это комментировать не стал – мне сегодняшнего утра уже вот так хватило. Сел, завел мотор.

– Ау, – говорю, – проснись, прекрасное виденье. Куда рулить-то?

Кара в меня глазищами стрельнула.

– Прямо.

– Прямо, а дальше?

– Прямо по дороге, а дальше скажу.

Ну, как знаешь, думаю, главное, чтобы она в своем зеркальце поворот не проглядела.

Поехали.

Погода, кстати, пока я у Арчета закусывал, успела взять, да и распогодиться. В хорошем смысле. Солнце светит, живность всяческая этому радуется. Я еще подумал, что если мотор заглушить, то, наверно, услышать можно, как птицы поют.