Встал я. «ТТ» у меня в руке уже был, так что я просто курок взвел – хорошо так щелкнуло, боровичок враз осекся и на пистолет уставился.
– Вот что, – говорю, – я, конечно, как говорил сержант Николай Аваров, дико извиняюсь за негостеприимство, а только шли бы вы, дедушка… степью.
– Я настолько мешаю вам? – осведомляется зеленый.
– Да как вам сказать, – задумчиво так говорю. – В общем-то, не очень, но вот только чем больше мы тут беседуем, тем больше возникает у меня желание – отвести вас на пару шагов от костерка, да и пристрелить.
– За что же, позвольте узнать?
– Да вот за это самое, – поясняю. – За провокационные разговоры.
– Что ж, – вздыхает странничек. – Раз уж в ход пошли подобные аргументы… – и начинает подниматься.
– И ножками получше перебирайте, – напутствую. – А то как подумаю, что вы еще кому-нибудь эту пудру на мозги сыпать начнете, – пальцы так за пистолетом и тянутся. Сами по себе.
– Что ж, – снова вздыхает. – Тогда позвольте откланяться.
И исчез. Не ушел, не даже отпрыгнул, а просто взял да и сгинул, словно и не было его.
Я глаза на всякий случай протер, башкой покрутил. Да нет, трава вроде примятая на том месте, где это чучело зеленое сидело. А то я уже, грешным делом, сомневаться начал – вдруг это у нас с рыжей эта… как бишь ее… коллективная галлюцинация. В 41-м у многих такое было – сотня немецких танков там, где и одного вшивого самокатчика в помине не бывало.
Всякое ведь бывает. Может, в этой траве, что я в костерок сдуру накидал, такая таблица Менделеева, что в голову шибает почище наркомовских.
Прикинул я обстановочку, вытащил из кузова сумку с гранатами и положил к себе на тулуп. Для спокойствия душевного.
– А то ходят тут, – бормочу, – всякие… Зеленые странники.
Повернулся на другой бок, укутался поплотнее и заснул. И приснился мне сон.
Странный это был сон. Вообще-то, я тут уже не один такой сон видел – и каждый другого страннее или, как говорил наш капитан, страньше. Но этот и вовсе из ряда вон. Больно уж место непонятное.
Приснился мне какой-то дом в тумане. Туман не так чтобы совсем непроглядный, но плотный – метров на десять видно. Стену видно, землю под ногами, и все.
А дом этот еще тот. Неприятный такой домик. Повстречайся мне он не во сне, а наяву – поглядел бы я на него, а потом дернул бы со всех ног подальше. Если бы, конечно, по заданию чего другое не требовалось. Ну а во сне… не укусит же он меня в самом-то деле.
Хотя, думаю, этот может. И укусить, и похуже чего. Одна стена чего стоит: здоровенные плиты, непонятно из чего сделанные – то ли бетон, то ли камень. Ни окон в ней, ни даже бойниц нормальных, а только щели узкие, вертикальные. На кой черт такая щель нужна – ума не приложу. Но отстреливаться из нее жутко не с руки – сектор обстрела никудышный, можно даже сказать, вовсе никакой, зато подобраться к такой щели вдоль стены и гранату в нее законопатить – милое дело. А из нее – ну, разве что отплевываться.
И – цвет. С окраской у этой стены вовсе неладно было. Вроде бы и солнца нет, да и глаз я от нее не отводил – а только минуту назад она почти что черная была, а сейчас красновато-бурая, словно мясо сырое.
А еще… даже не знаю, как и сказать. Шло от этого милого домика… не запах, но что-то вроде… черт его знает что… ощущение… словно от трупа, который пару дней на жаре повалялся. Тяжелый такой дух.
У меня похожее чувство в той деревеньке сожженной было. Но там это… зло вроде как спать прилегло, а здесь… ну, вот будто его именно что пришибли, а закопать не позаботились. Или не захотели.
Одно ясно – непосредственной угрозы нет. Разве что не сдержусь и блевану.
Ладно. Пошел я вдоль этой самой стенки и метров через сто на вход наткнулся. И на гильзы. Всякие. Наши, немецкие, автоматные, винтовочные. Подобрал одну гильзу, понюхал – запах есть, но слабый уже. Дня три назад выстрелена, максимум неделю.
Двери у них входные были капитальные. Были. Я, правда, так и не понял из чего – то ли металл, то ли камень какой – черное и полированное. Но полметра толщины – это, знаете ли, внушает уважение, пусть даже и не броня.
Только вот одна створка этих дверей еле-еле на петле болталась – а петелька тоже неслабая, – а вторая и вовсе на земле валялась. И в обеих аккуратным таким полукругом – оплавленная дыра, на все полметра вглубь.
Мне похожие дыры в танковой броне приходилось видеть. Такие вот оплавленные края особый снаряд делает, ку-му-ля-тивный, в смысле, сосредоточенный. Обладающий повышенным заброневым действием – то есть дырочка в броне совсем небольшая, а внутри – полный разгром.
Только вот, думаю, если тут сама дыра – полметра, каким же калибром надо было работать?
Ступил на порог – а из проема на меня холодом повеяло. Я, вообще-то, раньше считал, что «могильный холод» – это так, для красного словца придумано: какой там, к чертям, холод, там уже что холод, что жара – все едино. А вот теперь понял. Словно в разгар лета горсть льда за ворот сыпанули – до костей пробрало.
Нет уж, думаю, меня такими штучками не остановишь. Я, бывало, и в настоящий огонь прыгал. Тем более – во сне. Что мне во сне-то сделаешь? И зашел внутрь.
Бой тут был. Жестокий бой. Вообще, в городе, в помещениях, бой всегда жестокий – это не поле, нейтралки тут нет. Но здесь еще хуже было.
И что странно – кругом стены в щербинах от пуль, гильзы россыпями, пятна от крови – и ни тел, ни даже щебенки отбитой. Словно подмел все кто. Тогда, думаю, почему ж гильзы остались? Непонятно.
Ладно. Пошел вперед, а по дороге прокачиваю в голове, как этот бой развивался.