Ну и ну. Весь пол кусками, даже не кусками, ошметками какими-то усеян. Словно осколочный разорвался. И везде – на полу, на стенах, даже на потолке – кровь. А в воздухе дым висит ядовитый и мясом паленым воняет.
– Ыгх.
Хаупта прямо на пол вырвало. Я малость покрепче оказался – прошел кое-как через пролом на месте окна, который чудище проделало, и только снаружи от завтрака избавился. А заодно от вчерашнего ужина и обеда.
Черт! Мало того, что чуть кишки наизнанку не вывернул, так еще и голова на осколки раскалывается. Не иначе, фосфорным дымом потравился.
Хаупт, похоже, тоже проблевался. Выполз наружу, лицом под местную травку камуфлируется – точь-в-точь такой же серо-зеленый оттенок. Но «шмайссер» на ремне за собой волочет.
Пару минут молча посидели. Я на всякий случай еще прислушивался – черт, думаю, этого колдуна знает, что у него в загашнике было. Вдруг эту заразу огонь не берет или, еще хуже, из нее опять чего-нибудь новое вылупляется, похлеще предыдущей. Но вроде тихо, только огонь потрескивает.
Наконец хаупт тоже оклемался маленько.
– Ну, – бормочет, – чито теперь делать с тобой будем, русский?
– Неправильно ты, – говорю, – вопрос формулируешь. Что с тобой, фриц, делать будем?
И автомат к себе подтаскиваю.
Гляжу – а он тоже за автомат схватился. Я на боевой взвод – и он на боевой взвод. И глядим друг на друга поверх стволов.
– А ну, – говорю, – хенде хох, фриц.
– Сначала ты, русский.
Черт! Хорошенький выходит расклад!
На таком расстоянии очередь – верная смерть. Но не сразу. Тот, другой, тоже на спуск нажать успеет.
Интересно, думаю, так и будем тут сидеть?
И тут немец пропал. Только что сидел и вдруг, ни с того ни с сего, взял да и растаял в воздухе. Растворился, как сахаринка в кипятке.
Черт! И автомат пропал!
Куда ж это он, думаю, деться мог? Неужто назад? Эх, надо было мне все-таки его располовинить. Нашим бы на одного СС работы меньше.
Ладно. Счет два-один в нашу пользу – жить можно.
Денек этот приятный выдался. Солнечный. А то я уже начал было думать, что солнце здесь только по самым главным церковным праздникам бывает, а в остальные дни – по карточкам. Полчаса на рыло, получи и распишись. Понятно, конечно, что граница и все такое, но тоскливо от этого ничуть не меньше.
Я как раз пристроился трофейному «шмайссеру» техобслуживание производить. Постелил кусок брезента, разобрал и начал каждую детальку вдумчиво и обстоятельно изучать. Раз уж, думаю, мне с ним воевать, то и знать свое оружие я должен, как говорится, от и до. В том числе – каких пакостей от него ожидать.
Ну, пока что пакостей особенных не предвиделось. Автомат сравнительно новый, всего полгода как выпущен, да и содержал его покойный эсман в порядке. Жаль только, с патронами напряженка, всего три магазина, из них один наполовину пустой – пришлось с рыжей поделиться. «Вальтер»-то хаупта я ей отдал.
Даже обидно немного. С одной стороны – полный ящик патронов, но вот только вставлять эти патроны можно исключительно в тэтэшник. А с другой… Тем более что из «шмайса» одиночными не очень-то постреляешь, а очередями в бою начнешь полосовать, так и к «ППШ» диски один за другим пролетают – только успевай менять.
Ладно. В конце-то концов, думаю, оборону держать – трофимовский «максим» имеется и «березины» с «пешки» – к ним, правда, тоже патронов не горы. А «шмайссер» мы побережем для настоящего дела – небось не залежится.
И – как в воду глядел.
Слышу – по мосту кто-то пронесся на полном скаку. Я даже от автомата отвлекся – интересно стало. Наша-то замковая кавалерия в стойлах овес хрумкает, только Аулей опять с утра куда-то подался, и потом, несется этот товарищ, словно призрак дважды покойного Охламона увидал.
Не иначе, думаю, связной от командования. Кто еще так гнать будет? А связники всегда как намыленные носятся, даже если в сумке всех приказов – от корпусного интендантства: «Срочно, в трехдневный срок, произвести инвентаризацию подштанников и телогреек во вверенном…» и так далее. Ей-богу, не сочиняю, был такой приказ.
Влетел этот курьер на двор – лошадь взмыленная, пена с нее клочьями летит, – соскочил, поводья, не глядя, какому-то гаврику бросил и бегом ко входу в башню. А я гляжу: вроде одет-то он по местной моде – плащ, кафтан и прочие ботфорты, да вот только на голове у этого фельдъегеря берет набекрень, а на груди чего-то угловатое и железное болтается, со стволом, что характерно, и рукояткой – ну очень на автомат похоже, правда, незнакомой системы. Но то, что автомат, а не скребок для подковы, – руку на отрез даю.
Я аж подскочил.
– Эй, – кричу, – мусью! А не парле ли вы дю Франсе?
Курьер тоже подскочил – у него это еще лучше получилось, – приземлился и головой завращал.
– Que… Где меня звать?
– Здесь тебя звать.
Тут он наконец меня увидел – и снова подпрыгнул.
– О, боги… mais c'est impossible!.. Ты есть советский, русский?
– Был, есть и буду есть, – киваю. – А ты – vive la France?
– Oui, la France un… – и затарахтел секунд на сорок.
– Стоп, стоп, стоп, – машу. – Крути назад, мусье.
Все мои французские слова ты уже слышал.
– О, pardon moi… Я хотел говорить, что я сильно рад человека из одного с мой мир, храбрый солдат союзный армии. Очень, очень сильно рад. Ах, да, позвольте представиться: Жиль де Ланн, я здесь курьер, имею важное письмо к барону Аулею, но, сразу как отдам мой друг, я бы хотел…
– Эге. А барона, – говорю, – нет. Еще с утра уехал.
– Как?!
– Да вот так. Сел на коня и ускакал.
На француза словно ведро воды плеснули. Увял, съежился, бедняга, весь какой-то поблекший стал.