«Додж» по имени Аризона - Страница 80

А один покойник совсем занятным оказался. Я его спереди охлопал, переворачиваю – а из-за брючного ремня характерная такая рукоятка выглядывает. «Парабеллум»! Ну, думаю, прямо Новый год сегодня какой-то, подарки один другого лучше. Это же не пистолет, а песня, машинка исключительно точного боя. До ста метров лупит, как из винтовки.

Мне интересно стало. Начал я этого мертвяка до конца разоблачать. Шлем снял, а под ним – волосы рыжие и рожа вся в конопушках. В принципе, ничего такого, рыжие мне и в этом мире попадались, а одна так и вообще… но вот только я подметить успел, что личности с той стороны обычно перекрашиваться стараются, под цвет своих знамен. Что покойничек Гор-Амрон, что его друг лучший Мунгор, сегодняшние двое… хотя, может, я, конечно, как говорил капитан, делаю преждевременные обобщения.

Ладно. Достал нож, начал одежду на трупе кромсать. Содрал остатки куртки вместе… уже не знаю, как это называется, рубаха или, там, сорочка, смотрю – а на плече у этого рыжего наколка. Якорь на фоне штурвала, ну и все, что полагается, – канаты там всякие, рыбки по краям, бочонок проглядывает. Морячок, блин. Старая наколка, побледнела уже.

– Эй, – кричу, – не-рядовая. Поди, глянь.

Подошла. Бледная – ну да, в «морячка» этого две пули попало, так что раздевал я верхнюю половину. Ладно еще, с лошади его снесло, а то второго такого же я за руки потянул – а он возьми, да и разорвись пополам – ноги и то, что до пояса, так в седле и осталось.

– Нет, – говорит. – Таких рисунков у нас не делают. Лепанские горцы любят наносить узоры на свое тело, они и в бой иногда ходят обнаженные, дабы напугать этими рисунками врага. Но их роспись совсем иная. Я видела, когда к отцу приезжал их вождь с дружиной.

– Так. А моря, – спрашиваю, – у вас есть? То есть, – поясняю, – большие такие озера, по которым надо на очень больших лодках плавать и долго – день, два, неделю, другую.

– У нас, Малахов, – язвительно так Кара отзывается, – к твоему сведенью, есть не только моря, но даже океаны. По которым твоим большим лодкам, называемым кораблями, надо плыть месяц, другой – и так и не увидеть земли. Тебе наши корабли перечислить или как?

– Не надо, – говорю. – Экскурс в историю вашего кораблестроения ты мне как-нибудь в другой раз устроишь, в более подходящей обстановке. Я, конечно, Колумба с Магелланом чту самую малость поменьше Ушакова с Нахимовым, но… не до того сейчас. Лично я существо сухопутное, весь мой мореплавательский опыт – это форсирование водных преград. Днепр туда и обратно, Дон, ну и всякие речушки поменьше, вкупе с болотами. Впечатления, конечно, тоже в своем роде незабываемые, особенно когда под обстрелом это делать приходится. Ты мне лучше, – говорю, – вот что скажи. Ваши моряки, ну, те, кто на этих кораблях плавают, не имеют привычки себе такие рисунки делать?

– А я почем знаю? – Кара плечами пожимает. – От нас до ближайшего моря месяц пути. Может, я на ярмарке в Кроглеве их и видела, да только на лбу у них не написано, что они – люд морской.

– А по одежде?

– По одежде, Малахов, – ухмыляется рыжая, – что-либо определить весьма затруднительно, потому как ярмарка в Кроглеве на все королевство знаменита и народ на нее съезжается не только из Закатных Пределов, но и из дальних стран торговые гости бывают. А еще эльфы, гномы…

– Хватит, хватит, – руками на нее машу. – Понял, не дурак. Ладно. На еще один вопрос попробуй ответить, знаток корабельного дела. В ходу у вас вот такие штуковины, якорями называемые, или нет?

Рыжая задумалась.

– В книге, которую я читала, – неуверенно так отвечает, – были похожие нарисованы. Вроде тех цеплялок, с которыми на стену при штурме взобраться пытаются. И сказано было, что много их и каждое судно себе по потребностям подбирает.

– Ясно.

Ясно, думаю, что ничего не ясно. Очень сильно мне сдается, что мой это, так сказать, соратник по несчастному случаю, да вот только определенно этого не скажешь. У нас же такие рисунки еще пираты веке в семнадцатом малевали, а то и раньше. Так что и местные тоже вполне могут. И «парабеллум» в данном случае аргумент, но не решающий – та же рыжая с «вальтером» так наловчилась… у нас в разведроте не каждый сумеет.

Начал я это бездыханное тело вдумчиво исследовать, поквадратно, так сказать. Вдруг, думаю, еще какая-нибудь пояснительная надпись найдется, типа «здесь был Вася», «не забуду Зинку» или профиль любимого фюрера.

Ничего. Только во рту золотая фикса обнаружилась.

– А вот такое, – спрашиваю, – у вас тоже бывает?

Кара мельком так глянула, носик сморщила.

– У нас, – говорит, – когда сэру Слегу Тека Черный Рыцарь топором пол-лица отрубил, то умельцы-гномы взамен золотую маску сделали. Да с таким искусством, что некоторые дамы находят его теперь куда прекраснее, чем прежде.

– Ну-ну.

И все-таки, думаю, зуб даю, что наш это человек. Не знаю, с Херсона или из Гамбурга какого, но наш. Пусть аналитически я это обосновать не могу, но сердце чует.

– В общем так, – командую. – Постели-ка, нерядовая, брезент в кузове. Доставим всю нашу добычу в замок, а там уже досконально разбираться будем – кто, откуда и зачем. Может, отец Иллирий из бумаг чего узнать сумеет.

– А что, – хитро так Кара осведомляется, – лошадей тоже потащим?

– Ну, – говорю, – это разве что на буксире. В качестве драконьей приманки.

Кое-как загрузились. Вещи отдельной кучкой, останки в брезент завернули. Рыжая их брезгливо так в угол задвинула, а сама, естественно, за пулемет.

– Брось ты, – говорю ей. – Садись уже на сиденье. Не предвидится на сегодня больше пакостей, поверь уж моему опыту. Можешь дальше с комфортом ехать.